Никита Фёдоров – чистый и ясный лирик. Он живо и любовно развивает музыку русской просодии, расплескавшуюся по полю нашей опустошающей истории кровью и молоком, снегом и светом. Он не хватает адресата за грудки, не навязывает словам смысл, не насилует пение идеологией. Его стихи хранит от лишних людей хрупкий мир детских снов: в них есть что-то от мультфильмов Норштейна или от картин Чюрлёниса; даже дальше, глубже: им присущи в разной мере отчаянная нежность Леонида Андреева и экстатический испуг Леонида Аронзона, шаманская сокровенность Геннадия Айги и горестная нищета Михаила Гронаса. При несомненном пиетете к учителям (от Тарковского до Дашевского) Никита Фёдоров удачно избегает мертвенной литературщины: впускает в стихи самые обыденные интонационные ходы и находит поэзию там, где способен лишь её истинный друг. По-моему, это чудесно.

Ростислав Ярцев

***
хоть бы любить кого так как тот мак за больничной стеной,
всё растёт, ведь хлопочет земля, за его млечно-красный покой.
говори, договаривай, льни: хладнокровней пейзажа в прихожей,
там был бор, стыли сосны в пыли, зимовало небес бездорожье.
тихий дребезг, чернее север: от того ли что птицам снится…
говорим говорим и верим: навсегда ведь наверное близко.

ㅤ
***
в март умирай без меня, море море и облако-рай.
сыплет вереск на стройматериал, весь свой цвет, так что ты засыпай.
я не сплю, так усни хотя б ты,
как ребенок сопит под псалмы,
у тех вод обручаясь траве, колких смол раскуривши в бадье.
жалкий ангельский отсвет у крыш, видно сам он сидит без огня,
узких листьев стекло перегрызть, но кому эта кровь нужна.

ㅤ
***
в мороке тополя мнится одежда святых
мнутся стебли проросших осок под боком марии
и доныне. картавые басни слагаю гордыне
голубятни уют у корзины с моей головой.
небо близко и тащит коня по сырому безлюдью
из окна торжество. если хочешь иди. коридорная лютня снимает созвучия с петли
и шагает по снегу за ними.

ㅤ
ель в тетради

в этой школьной тетради за какой-то класс, грифельное озеро шариковый лес.
всё горел горел а теперь погас. я не уберёг. он вчера исчез.
вмерзший в птичью дробь, я смотрел на ель.
светлый праздник дров ей беда беда.
смой с её ветвей кровь и акварель, мы её спасём. спрячем у моста.
виноград теснит шов у снегиря. покажи сугроб, где зарыт словарь.
ель меня прости, будь вдовой огня.
кто последний раз спросит про тебя.

ㅤ

собаки на севере

спасибо за медленный свет, я им дорожу как последней буквой из всех
что ты назовешь. и шиповник что рос у тех, а у этих я рос приболел да отцвел, стал похож на мороз. ну а сани везли от конца до моста что построил чудной и пролил много слез.
нет ты помнишь собак, белых строгих собак. как прекрасны собаки на севере.
проезжали дома от окна до стола. но тех белых собак не заметили.
нам сказали что спят и похожи на снег, нет, на сад. белый сад опрокинутый в олово.
нам придётся назад ехать долго назад
запрокинув замёрзшие головы.

ㅤ

из детства

эти ягоды с привкусом пластмассовых спиц. ими сшит твой наряд.
но ты вырос и стал непохожим на них. над сухим октябрем звукоряд, звёзд вплетенных в ручей. ты
большой и ничей. ты жилец этих яблок печальных и заёмщик рябящих ветвей.
в те короткие ночи дом твой светлел в темноте. от осины сырой разгораясь.
мама пела в саду. ты немел на пруду. представляя что смерть плывёт рядом.
как вода в тихом сне пеленала тяжёлые речи. отряхни от земли простыню. ты забудешь тут все свои вещи.
и вернёшься ни с чем как в бреду.

ㅤ

брату

смерть предисловие к снегу. между век мглисто дерево строчное.
человек — только слово для встречного, ветра чёрного, неба трёхзвездного.
сонной пристанью, брат мой, не снись ему. больно замертво падали яблоки.
у окраин тревожные признаки. соловьи здесь летали и плакали.
помню парк, торжество, и отчаяние. лопнул шарик красивый в полосочку.
я люблю тебя, словно я знал тебя.
снег безмолвно горяч, стиснул обручем.

ㅤ

болезнь в детстве

помнишь, ты приходила, сквозной молвой в слезе. я был болен и мал. проливая малиновый чай на подушку, словно голову в белый ручей окунал, и слышал всё глуше и глуше —

как трамвай прогудел в стекленеющем муторном свете.

дети, кто эти дети, утром вспыхнув такими цветами. прекрасней чем мел на паркете. за который нас часто ругали.

помнишь, лица родных, над сонным тобой, растянулись ковром без узора. и кружатся, кружатся стены.

вот, смотри, приехала скорая. белый и красный. твоя кровь на манной муке. хлеб пропах ярким золотом сена. жизнь твоя, где-то там, вдалеке. 

ㅤ

обложка: данил швед