«Опыт продолжающейся открытости и плодотворной неизвестности,
с надеждой, и обещанием будущего взаимопонимания»
Ложные анонимные обвинения и в первую очередь – недопонимание, были одними из тех темнот, расставивших Целана и Хамбургера, одного из главных его переводчиков с немецкого на английский. Эти темноты, с одной стороны, со слов Хамбургера, прервали диалог, который мог бы осветить другие, более непроницаемые темноты, с другой – они проясняют переводческую стратегию Хамбургера: не создать перевод, но сохранить чёткую, первоначальную, мощную неясность стихов Целана, возбудив новое, свободное пространство диалога. Сохранить чёткую, первоначальную, мощную неясность. Переводы Хамбургера чётко различают понятия герметизма (замкнутости) и неясности (темноты). Для Хамбургера писать после Целана значит «дать читателю, не знающему оригинала, такие намёки на оригинал, какие только может позволить себе перевод». Задача Хамбургера, чувствующего плотную полисемию и многозначность оригинального стиха, состоит в том, чтоб передать эти особенности, не упуская их. Поэтому Хамбургер не стремится осветить тёмные углы, но напротив – он стремится в первоначальный мрак поэзии Целана. Отказываясь от прояснений, переводчик принимает, что ему будет не хватать ясности, однако он сохранит возможность смещения и разобщения смыслов. Здесь открывается важное противоречие между словами «неясный» и «ясный»: чем более стихотворение «неясное», тем более оно избегает общих мест, тем более оно вмещает в себя возможности интерпретации, тем более оно «ясное». Стихи Целана первоначально неясные, это их первооснова – общие в своей непроницаемости, но вместе с тем – непредсказуемые, неожиданные, лишь они становятся доступными для понимания. Если переводчик решает разогнать мрак языка, то он его сгущает – таковы требования Целана к переводчику. И как переводчик, Хамбургер утверждает, что эрудиция, присущая стихам Целана и низведённая до бесконечного числа интерпретаций, должна быть присуща и переводчику, однако позже он замечает, что большинство его переводов были выполнены без применения соответствующих знаний, поскольку все знания он только держал в голове, но не смел сказать о них внутри перевода. В этом случае переводчик должен сохранить первоначальную возможность вариаций, нежели конкретные умозаключения и блеск собственной эрудиции. Именно поэтому Хамбургер ставит под вопрос идею «изначального» или «первичного смысла», «первоосновного смысла», руководящего всем стихотворением. В этом он схож с Доном Патерсоном, переводчиком Рильке, оперирующим термином «эссенция», повторяющим по своей внутренней этимологии термин «первоосновный смысл». В своём размышлении о выводе стихотворения из «эссенции» и «первоосновного смысла» они приходят к «вере» и «доверию» (до-верию), однокоренным, но противоположным по своей сути словам. Если Патерсон считает «веру» в переводе только предположением «эссенции» и предлагает «доверие», то Хамбургер склонен «верить», ориентируясь на то, что «доверие», по мысли самого Целана, уже вложено читателем в стихотворение. Целан сравнивает стихотворение (по следам Мандельштама) с запиской, вложенной в бутылку, которую выбросили в океан. Записка может достаться, а может и не достаться читателю, распечатывающему последнюю волю автора. Таким образом Хамбургер выбирает «веру», какой её выбрал Целан – «веру» в читателя, который будет искать и находить значения за текстом, ориентируясь на подсказку – стихотворение. Хранить «веру» для Хамбургера значит сопротивляться герметизму и замкнутости. И как любой хранитель веры Хамбургер оказывается в почти безвыходном положении – чтоб перевести стихотворение он должен обладать обширными знаниями, позволяющими ему заглянуть за само стихотворение, однако зная эти детали, он уже не сможет, только вслушайтесь, поверить той «верой», с которой стихотворение было написано. Для этого ему нужно забыть свои знания, вывернуть пустые карманы, и дать волю вере. В ситуации Хамбургера единственный выход – стать рыцарем, рыцарем веры, и понадеяться, что нащупанное – верно, т.е. соответственно вере.
Стихотворение «Coagula» (сгущение, створаживание) важно для анализа стратегии Хамбургера, в нём сливаются алхимические контексты (коагуляция, смещение, сбраживание, мужчина и женщина, луна и солнце), исторические (Роза Люксембург, Роза Леибовици, подруга детства Целана, его ранние заключения в трудовом лагере, родные места Черновцов) и полисемия (слово «Kolben», означающее и приклад винтовки, и колбу, и реторту). Изначально Хамбургера смутило слово «Kolben», и лишь спустя долгое время он перевёл его как «retort», содержащее в себе и алхимическое и ружейное значения. Несмотря на всю важность эрудиции, перевод Хамбургера не объясняет, а репродуцирует стихотворение, оставляя читателю мрак и полисемию, присущую оригиналу.
Стихотворение «Eis, Eden» превращается в ключ к исследованию переводов Хамбургера по трём причинам. Во-первых, оно рифмовано, что несвойственно для поздней поэтики Целана, что в тот же момент становится серьёзным вызовом для переводчика, которому в попытке передать рифмовку пришлось бы изменить содержание почти до неузнаваемости, либо наоборот – в попытке передать только содержание пришлось бы пренебречь формой. Во-вторых, это стихотворение – пример особой формы перевода внутри самостоятельного поэтического текста. Такое положение заставляет переводчика работать с переводом внутри стихотворения, с личным опытом автора, с импульсами и потенциями, преобразовавшимися в стихотворение. Один из таких импульсов – алхимический дискурс, который исследователи особенно выделяют из всего корпуса Целановских тем, он становится третьей причиной. Тема для Целана – это способ теоретизировать поэтическое, поэтизировать теоретическое, произвести, про-извести, перевести из области языковой в область деятельную, в область практическую, в область труда и диалога, поэтому алхимическую подоплёку стоит перенять и переводчику, став алхимиков, если он хочет приблизиться к «первооснове смысла». «Eis, Eden» – явный пример поэтики Целана, представляющий комбинацию источников, интертекста и личного опыта. Алхимия в связи с поэтикой подсказывает, что стихотворение – это не собрание фрагментов, но цельное высказывание – новый элемент, открытие, совершенная форма, которая не может сводиться к членению, она сама есть результат членения. «Eis, Eden» включает в себя два ключевых интертекста, за которые ухватились исследователи в попытках интерпретировать стихотворение. Мы становимся алхимиками и первым делом створаживаем форму. Винфред Меннингхгаус замечает, что строгая рифмовка и образы, возможно, восходят к известной рождественской колыбельной «Es ist ein Ros entsprungen», а шире – к народной песне. Помогает и исследование личной библиотеки Целана, в частности его заметки внутри эссе Эрнста Блоха от 1959 года о тексте «Chymische Hochzeit: Christiani Rosencreutz anno 1459». В своём эссе Блох пишет, что алхимические практики проводились не для воссоздания ценного материала, а ради изменения миропорядка, во имя возврата к Земному Раю, перемены итога грехопадения, прощением. Однако в своей книге Блоха Целан подчёркивал фразы, относящиеся к алхимии, как к процессу перерождения, воскрешения. В комментариях к стихам Целана исследовательница Барбара Вайдманн отмечает, какие именно разделы были отмечены Целаном, тем самым она проводит связь между темами, которые связывают лёд, христианскую образность, алхимические процессы, посредством которых предстоит вернуть Земной Рай. Ссылки на тексты Люксембург углубляют эту ассоциацию. В 1966 году Целан подчеркнул главы, в которых Люксембург связывает добро с алхимическими процессами растворения и створаживания. Прославление лёгкого добра, простого умного добра не очень соединялось с политической, с любой линией, и особенный взгляд Люксембург на социалистические убеждения не вписывался в заданные рамки социально-политической химии, оставляя её наедине со своей борьбой против форм жестокости. Ввиду этих ассоциаций «Eis, Eden» может читаться как манифест против несправедливости, открывающий врата к Земному Раю. Но здесь стоит отвлечься и задаться вопросом: насколько Хамбургер был знаком с подобного рода ассоциациями и интертекстами, насколько они значимы для его перевода? Подобные рассуждения безусловно вносят вклад в исследование поэзии Целана, в обозначение важности и сложности источников, которыми пользовался Целан, однако они не так важны для переводчика, который следует к «первоосновному смыслу» за автором или, – здесь стоит применить алхимические знания, – к «первоосновному мраку». Сгустим смысл и воедино – получится золото. Важно, чтоб читатель, не знакомый ни с Розой Люксембург, ни с алхимическими практиками, перенял из перевода только веру. Библейские аллюзии проявляются главным образом в заглавии стихотворения и в последней строфе, где является Воскресение. Меннингхгауз называет стиховой ритм пастишем на народные песни – Хамбургер воспроизводит три ударные стопы и перекрёстную рифмовку, сохраняя домашне-гимнический мотив без упущений в содержании, без изменений в синтаксисе и словарном содержании стихотворения. Однако здесь стоит взять ещё шире и выше, чем когда мы рассматривали проблему фрагментации стихотворения и проблему единого целого, потому что в случае с Целаном читатель черпает веру и смысл из самого Целана, из других его произведений, состоящих в едином цикле и родстве, в которое включено и «Eis, Eden» – именно так и стоит его воспринимать – как часть стихотворений, содержащихся в едином сборнике. В рамках этого цикла с ним особенно сочетаются такие стихотворения-элементы как «Die Schleuse», «Stumme Herbsgerüche», и «Chymisch», внутри которых горечь и утрата поддерживают друг друга. Они объединены утратой. Внутри стихов блещут слова «сестра», «потеря», «гештальт», таким образом высвечивается, как у луны, общий ореол утраты и далёкой-далёкой веры в неизвестно что. Хамбургер постарался сохранить последовательность стихотворений, переводя их один за другим, как они расположены в цикле, возвращаясь после каждого из последующих переводов к первым стихам – теперь он находил в них те смыслы, которые было невозможно заметить, только взявшись за перевод. В случае с «Eis, Eden» все образы утраты, сообразно с циклом, остались сохранены. Остались сохранены образы утраты. В «Die Schleuse» остались утраченный сестринский образ, Кадиш и Йискор, еврейские поминальные молитвы, здесь утрата и плач – по утерянному дому. В «Stumme Herbsgerüche» Целан вновь взывает к потерянности, к утрате, но в нём «чужая потерянность, едва уловимая тобой являлась в тебе» (перевод О.А. Седаковой), как и в «Chymisch», где «сестринской образ близкий, как всё, что потеряно». Так эти стихи вращаются вокруг «Eis, Eden», вокруг слова «Verloren» – утрата, и перевод Хамбургера впускает, как впускают пришлецов домой, эхо утраты.
Один из отзвуков этого эха – «Земля» (Es ist end Land Verloren), возникающая в первой строчке стиха. Хамбургер переводит это многозначное слово как «Страна» (There is a country Lost), что уводит читателя от ассоциаций с «Землёй обетованной» или с землёй его родных и землёй евреев Черновцов «потерянной и утраченной», однако всё же оставляет некоторые библейские ассоциации, более тонкие, нежели в переводе Джона Фелстайнера, в котором появляется «…a land called Lost». Умение Хамбургера сохранить «первоначальный мрак» раскрывается и в третьей строчке: «erforen» он переводит как «died of frost», сохраняя грамматическую форму оригинала, где префикс ‘er-‘ подталкивает к завершенности, между тем он оставляет парадоксальную связь внутри стиха – эти мёртвые продолжают «сверкать и глядеть». Проблема перевода Фелтстайнера заключается в том, что он решает проблему, переводя это как «numbered by frost», ведь можно быть причисленным льду и глядеть, и мерцать – в его переводе пропадает парадокс и полисемия, свойственные Целану. Похожие проблемы возникают и в последнем стихе второй строфы: там Хамбургер переводит «Augenking» как «eye-child», а Фелтстайнер как «child of sight». Переводчик с немецкого (или русского) на английский и французский находится в затруднительном положении, когда сталкивается с неологизмом, образованным слиянием двух слов, поэтому Хамбургер выбрал перевести неологизм так, чтоб возникало больше вопросов, чем ответов. В этом смысле переводы Хамбургера превосходно сохраняют открытость, «первоосновный мрак», они борются с искушением объяснить, отказываются давать слова тому, что отсутствует в оригинале. Переводчик верит в отсутствующие слова и переводит их, оставляя стихотворение «непредсказуемым, неожиданным». В ведении к поздним переизданиям своих переводов Хамбургер пишет: «Как его переводчик я соглашаюсь с огромной сложностью и парадоксальностью этих стихов. Они могут быть освещены, но не растворены или поглощены исследованиями». Удивительно, но наши алхимические одеяния распадаются, как семья или атом. Хотя Целан и утверждает, что его задача – сгущение, створаживание в одно, но намерения Хамбургера, как его переводчика, не в сгущении, не в со-единении с автором – он подразумевает, что такое действие примирит путем сглаживания противоречий то, что примирить невозможно, а именно – избавит нас от трудности и многозначности. Сгущение и створаживание для переводчика будет значить замену оригинального стихотворения новой его версией. Отношения между переводом и оригиналом стоит рассматривать не как сгущение, а как напряжение двух самостоятельных твёрдых, новых элементов, поддерживающих силу друг друга. Перевод не заменяет стихотворение, а устанавливает свободное пространство, третье пространство, пространство опыта и диалога. Опыта продолжающейся открытости и плодотворной неизвестности, с надеждой и обещанием будущего взаимопонимания.
Если стихотворение рассматривается как алхимический стол, на котором проводят эксперименты, где элементы соединяются друг с другом, с другими стихами, с теоретическими текстами, и предполагаемыми интертекстами, чтоб создать вечно новую форму, то перевод становится только продолжением этой реакции. Создать философский камень, притчу, дарующий вечную жизнь – перевод – это философский камень, не дающий стихотворению застояться в одной идее, даже в одном мраке. Как Целан вверил свои стихи неопределённости, так и Гамбургер остановился на вере в первоосновный мрак, потому что это жизнь, это Любовь. Это Бог. Стремиться в первоначальный мрак – любить, сохранять строгую силу первоосновной неясности.
From – «Keeping Faith: Michael Hamburger’s translations of Paul Celan’s poetry Von Charlotte Ryland, Oxford».
Добавить комментарий