1. Трещина. Начало. 

Поль. Пауль. P-a-u-l. A-n-c-e-l – C-e-l-a-n. Имя разомкнуто своими вариациями – только ли имя, и что оно способно вместить в себя?

Место и время – и имена, их называющие – разорваны и разбиты, недаром один из частых целановских образов – рана. 

Рана пролегает и по веществу времени — поэтому оно не только одна из важнейших категорий его поэтики, но и состояние, и материя, обладающая осязаемыми текстурой, формой, объемом. 

Послушай: нынче такое время, из которого вырезают гробы (1949)¹.

Так что же есть время – то, что находится внутри или же снаружи – и где тогда располагается слово?

2. Погружение

В 1960 году Целан пишет текст для радиопередачи “Поэзия Осипа Мандельштама” (19 марта 1960 г).  В разговоре о по-братски близком ему русскоязычном поэте Целан выходит за рамки филологического и переводческого анализа – он говорит о своем понимании поэзии и творческом методе – позднее что-то из этих высказываний перетечет в “Меридиан”: 

Место стихотворения — одно из подобающих человеку мест: “место в целостности универсума”, конечно, но находящееся здесь, здесь внизу, и — во времени. Стихотворение, со всеми его горизонтами, остается, тем не менее, феноменом подлунного земного бренного бытия. Это — обретшая целостный образ речь конкретного человека, она обладает вещной плотностью, способностью к противо-стоянию, противо-присутствию, к присутствию как таковому. Она стоит вовнутрь времени². 

Взгляд останавливается на последнем предложении этого абзаца: речь, которая стоит вовнутрь времени – пожалуй, точное самоопределение поэзии Целана. Если в этой короткой фразе разбирать каждое слово, окажется, что важна не только их совокупность, образующая такой яркий, и, несмотря на необычность, зримый образ, но и каждое слово в отдельности – и такое определение неслучайно. 

Целановское время трехмерно – оно обладает объемом и глубиной, в него смотрят, как в колодец, на дне которого, под темной водой, блестит, как, например, в стихотворении “Weggebeizt” (“Ты вытравил…”) из сборника “Поворот дыхания” (1967), кристалл дыхания – он же свидетельство, слово, стихотворение – внутри времени они равны. 

Tief
in der Zeitenschrunde,
beim 
Wabeneis
wartet, ein Atemkristall,
dein unumstößliches 
Zeugnis.

<…>

Глубоко, 
в расселинах времени,
в сотовом льду,
притаился кристалл 
твоего дыхания —
неоспоримое свидетельство
твое. 

<…>

(пер. К. Богатырева)³

Кристалл-свидетельство скрыт от прямого взгляда – для того, чтобы его достать, нужно совершить усилие, скрывающееся под тайной и ожиданием. Кроме того, свидетельство – это слово, по определению неотделимое от времени, так как имеет своей прямой целью передать и тем самым продлить его. Слово имеет свои временные характеристики, более того – оно равно времени. 

В самом деле, мы буквально можем ощутить их слияние, причем слова могут быть разной длительности, так же как годы и часы:

Das Wort vom Zur-Tiefe-Gehn,
das wir gelesen haben.
Die Jahre, die Worte seither. 
Wir sind es noch immer. 

<…>

Слово про-движение-вглубь, 
что мы прочитали однажды. 
Годы с тех пор и слова. 
Мы еще, как тогда. 

<…>

(пер. М. Белорусца)⁴

С другой стороны, это погружение может быть и быстрым, подобным легкому движению маленькой птицы: 

Wenn der Eisvogel taucht,
sirrt die Sekunde

Когда ныряет зимородок,
звенит секунда. 

(пер. М. Белорусца)⁵

Однако может произойти трансформация, и само время становится таким труднодобываемым объектом, и чтобы до него добраться, нужно произвести раскол, ранить материю:

<…>

Wir schälen die Zeit aus den Nüssen und lehren sie gehn
die Zeit kehrt zurück in die Schale 

<…>

Мы лущим из орехов время и учим его ходить:
время снова уходит в скорлупки

<…>

(пер. А. Прокопьева)⁶

В стихотворении “Corona” из сборника “Мак и память” время по-детски инфантильно – его надо учить ходить, ему надо напоминать о нем самом, пока оно снова не спряталось внутри маленькой ореховой скорлупки. Так же и в стихотворении “Мандорла. Нимб. Миндаль” внутри миндального ореха оказывается что-то непостижимое, Ничто:

Es steht das Nichts in der Mandel
Da steht es und steht

<…> 

Стоит Ничто в миндале. 
Стоит оно там и стоит. 

<…>

(пер. О. Седаковой)⁷

Как указывает Моше Идель, в этом образе есть каббалистический подтекст:

<…> целый, нерасколотый орех изображен в стихотворении именно как пустота, ибо, на взгляд автора, внутри него пребывает Ничто. Предмет округлой формы, внутри которого обитает Ничто, — другой символ, часто встречающийся в поэзии Целана, — напоминает каббалистический символ пустого пространства в Боге после того, как Он совершил сжатие (цимцум). Согласно Целану, в Ничто пребывает Царь.⁸ 

Если вернуться к формуле из текста о Мандельштаме, с которой началось это рассуждение, речь может быть если не самим Ничто и Богом, то одним из его ипостасей. 

3. Песчинки и камни

В начале 1965 года Целан находится на грани нервного срыва. В мае он окажется в психиатрической больнице в Ле-Везине. В письме жене, Жизели Лестранж, он отмечает напряженность своего состояния и необходимость с ним справиться, начав новое время:

Перевернуть песочные часы. Мне надо успокоиться. У Вас все хорошо, Ваша поездка в Рим будет удачной…⁹

Форма песочных часов снова говорит о погружении – время идет, только пока происходит вертикальное движение. Наблюдение за движением песчинок в часах, особенно последних, самых быстрых, завораживает. Мелкие частички времени не поддаются простому исчислению, и снова нужны кропотливые движения, чтобы их вычленить из большого потока. В стихотворении “Сон и пища” из сборника “Мак и память” время можно лишь услышать:

Sie kämmt dir das Salz aus den Wimpern und tischt es dir auf, 
Sie lauscht deinen Stunden den Sand ab und setzt ihn dir vor. 

(Тьма) Вычесывает соль из ресниц и на стол ее подает,
по слуху находит песок в часах твоей жизни и ставит его перед тобой. 

(пер. А. Прокопьева)¹⁰

Соль от высохших слез подается на стол в качестве приправы, благодаря чему они становятся ощутимыми на вкус и видимыми, так же как и оказавшиеся рядом с ними песчинки времени. 

Время-песок может быть и бесконечным, неразборчивой мелкостью формируя свой особый мир. Когда песка становится слишком много, он засасывает любого, кто пытается по нему пройти, как барханы в пустыне, делая человека одним целым с собой – так и случается с изгнанными в пустыню евреями:

<…>

Unten, nach allen, wir, 
zehn an der Zahl, das Sandvolk. Die Zeit, 
wie denn auch nicht, sie hat 
auch für uns eine Stunde, hier,
in der Sandstadt. 

<…>

<…>

Внизу, следом за всеми – мы, 
числом десять, народ песка! Время,
а почему бы и нет, ведь есть у него
один час и для нас, здесь,
в городе песка.

<…>

(пер. М. Белорусца)¹¹

В этом стихотворении песочные часы и колодец сравниваются между собой – время истекает (ablaufen), привычная метафора воплощается в тексте буквально. Изгнанники и их речь становятся одним целым со временем, вынудившим их покинуть свою землю (недаром “все поэты – жиды”¹²).

Находить и отделять друг от друга приходится не только мелкие песчинки, но и камни из потока времени, причем камни являются “записью”, словом – опять происходит изъятие слова из времени (и наверняка оно сопровождается шумом, грохотом камней): 

In den Flüssen nördlich der Zukunft
werf ich das Netz aus, das du 
zögernd beschwerst 
mit von Steinen geschriebenen
Schatten. 

В реках северней будущего
Я забрасываю сети, а ты 
медлишь, их отяжеляя 
тенями 
в записи камней. 

(пер. М. Белорусца)¹³

Камень слова – конечно же, мандельштамовский образ, что отмечалось неоднократно разными исследователями, как, например, Христина Иванович пишет об этом образе в целановском словаре:

Во всем поэтическом творчестве Целана камень принадлежит к основному словарю, обнаруживающемуся начиная с ранних и сохраняющемуся вплоть до поздних произведений; он является одним из центральных образов его поэзии вообще. Не в последнюю очередь благодаря чрезвычайно часто встречающейся связи этого образа с некоторыми другими — «сердце», «звезда», «цветок» — легко обнаружить, что в поэзии Целана камень выступает как поэтологически релевантное понятие (оно, кроме всего прочего, явно соотносится с традицией меланхолической поэзии), если не как образ самой поэзии. <…> Однако он, по-видимому, одновременно является своего рода «маркером» обращения к поэзии Осипа Мандельштама, причем в том смысле, который формулировался уже самим Мандельштамом¹⁴.

Образы камней, песка, кристаллов при обозначении времени говорят не только о неисчислимости, но, ввиду неодушевленности камня и песка – о неумолимости и равнодушии времени. 

4.  Тело

Однако  целановское время не ограничивается неодушевленностью – можно увидеть, что у него есть физиологическое измерение, что связано в том числе с Мандельштамом:

Его строка «Küßt es die Zeit auf den Mund» («Оно время целует в уста…», из стихотворения «Ночью», сборник «Мак и память») означает практически то же, что и мандельштамовское «Кто время целовал в измученное темя…» (начальная строка стихотворения «1 января 1924»). И Мандельштам, и Целан персонифицировали время в образах животных. Мандельштамовское «Век мой, зверь мой…» (в переводе Целана: Raubtier — «хищный зверь») находит эквивалент в целановском «das Küken Zeit» («время-цыпленок», в: «Leuchtstäbe», «Schneepart»)¹⁵. 

Эта физиологичность тоже “разобранная” – целостный “портрет” времени составить невозможно, существуют только отдельные очень четко обрисованные детали – но они тоже не рисуют конкретной фигуры, так в стихотворении “Глаз времени” из “От порога к порогу”:

Dies ist das Auge der Zeit: 
es blickt scheel 
unter siebenfarbener Braue. 

<…>

То глаз времени:
он косится 
из-под семицветной брови. 

<…>

(пер. Марка Белорусца)¹⁶

Время-солнце смотрит из-под радуги, взгляд этого глаза – взгляд самой природы и Бога. Инверсированный образ слезы-пара (поднимается вверх, вопреки тому, что слеза течет вниз) нагнетает ощущение духоты – “тепло становится в мире” в том числе из-за пара, то есть происходит оплакивание умирающих, которые благодаря этому “прорастают и цветут” – память о мертвых воскрешает их. Так воспоминание, принадлежащее прошлому, уходит внутрь времени и пребывает в вечном настоящем. 

В следующем стихотворении показан, нпротив, взгляд на само время. Оно, как уже было замечено, имеет пространственное измерение – понятия “раньше” и “позже” могут быть приравнены к понятиям “дальше” и “ближе”. Это воплощается и в женском образе – происходит встреча со временем как с возлюбленной, и эротизм этого образа напрямую связывается с жизнью и возможностью ее продолжения. 

<…>

kometenhaft schwirrte ein Aug
auf Erloschenes zu, in den Schluchten,
da, wo’s verglühte, stand
zitzenprächtig die Zeit,
an der schon empor- und hinab-
und hinwegwuchs, was
ist oder war oder sein wird —

<…>

<…>

кометою глаз проносился
к угасанию, в те ущелья
а там, где дотлело, стояло
пышногрудо время,
от него уже вверх, вниз
и вбок вырастало, что 
есть или было и будет – 

<…> 

(пер. М. Белорусца)¹⁷

Внутреннее путешествие показывается как внешнее пространство. “Дотлевание” взгляда-кометы приводит субъект к стоящему времени-груди (и это снова “стояние”) и одновременно дереву, от которого в разные стороны вырастают ростки прошлого, настоящего и будущего. 

5. На глубине времени. Заключение.

Час без имени. Стол, готовый пуститься в путь; глаз, близорукий; когда-то живое среди безжизненного.
Воспоминания, крошечные камушки по ту сторону лба, завтрашний случай соединит их в мозаику. Сверх того – отчаявшийся, развеянный песок задавленного бытия. (1955-57)¹⁸. 

Все напряжено – обратный отсчет начат, а границы и расколы проступают все ярче. Время материализуется благодаря потере, его можно слышать, видеть, осязать – и, следовательно, помнить и выражать словом, поэтому оно остается единственной опорой в переживании. 

55-летие (всего лишь!) со дня гибели Целана совпадает с Пасхой – временем, когда течение цикла человеческой жизни нарушается вместе с его привычным пониманием. “Смертию смерть поправ”, Христос, божественная и человеческая сущность одновременно, говорит с людьми, убивших его (и отчасти себя) после, казалось бы, полной невозможности этого разговора, и человек может обратиться к Богу, Времени, Неназываемому. Оппозиция “своего-чужого”, где “чужому” не может быть места, верна и для евангельской истории, и для истории Целана, несмотря на их разницу. Целан понимал и ощущал как собственную огромную боль, что при нахождении в предельном, катастрофическом времени одна из потребностей человека – давать имя происходящему, а молчание помогает смерти. 

Время ждет своего часа, как бы тавтологично это не звучало, и Целан собирает его вместе с именами-называниями, чтобы говорить изнутри невозможности и вглядываться в нее. 

Время спускается в самую глубь себя, и глаза его широко раскрыты. 

ㅤ

---

1. Целан П. Проза и фрагменты [1947-1970]. Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 361 ↩︎
2.  Там же. С. 397-398. ↩︎
3. Целан П. Стихотворения // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С.213 ↩︎
4. Там же. С. 103 ↩︎
5. Там же. С. 75 ↩︎
6. Целан П. Мак и память. пер. Алеши Прокопьева. М.: libra, 2017. С. 32. ↩︎
7. Седакова О. Четыре поэта: Райнер Мария Рильке, Поль Клодель, Томас Стернз Элиот, Пауль Целан. СПб.: Jaromir Hladik press, 2020. С. 106. ↩︎
8. Идель М. “Псалом” Пауля Целана: откровение, ведущее в ничто // Пауль Целан. Материалы, исследования, воспоминания. М: Мосты культуры, 2004. Т. I. С.317 ↩︎
9. Целан П. Из переписки. Письмо Жизели Целан-Лестранж, Париж, 17-18.1.1965 (№194) // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 569. ↩︎
10. Целан П. Мак и память. пер. Алеши Прокопьева. М.: libra, 2017. С. 59. ↩︎
11. Целан П. Стихотворения // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 86-87. ↩︎
12. Эпиграф к одному из стихотворений, взятый из “Поэмы Конца” М. Цветаевой, несколько измененный ↩︎
13. Целан П. Стихотворения // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 198-199 ↩︎
14. Иванович Х. “Поэту, человеку”. Личная и поэтическая встреча Целана с Мандельштамом // Пауль Целан. Материалы, исследования, воспоминания. Т. I. С.107 ↩︎
15. Террас В., Веймар К. Мандельштам и Целан: черты сходства и перекличка голосов // Пауль Целан. Материалы, исследования, воспоминания. Т. I. С..127 ↩︎
16. Целан П. Стихотворения // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 66-67. ↩︎
17. Целан П. Стихотворения // Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С. 112-113. ↩︎
18. Целан П. Проза и фрагменты// Целан П. Стихотворения. Проза. Письма. Под общей редакцией М. Белорусца. — М.:«Ад Маргинем Пресс», 2013. С.379 ↩︎