Тим Кокорин: Юля – действующий актёр и режиссёр Екатеринбургского молодёжного театра «Игра». У Юли нет диплома, Юля с точки зрения бумажек непрофессионал. Зато за спиной многократное участие в профессиональных семинарах театральной молодёжи, гастроли по Германии, «Золотая Маска».

Мы встретились в квартире Юли. На стенах висят многочисленные фотографии с театральных фестивалей, дипломы. Юля в мягком свитере.

Мы поговорили о тысяче рублей за спектакль, о кринжовой агитбригаде и о «Я – равно творчество»

---

Тим: Ты в театре больше 12 лет. Помнишь свою первую репетицию?

Юля: Репетицию точно не помню. Это было когда я училась во втором классе, а сейчас девять лет, как я выпустилась из школы. Воспоминание стёрлось. Я помню только отдельные репетиции, которые, таким, ярким пятном всплывают. Например, как я познакомилась с Таней Павловой, нынешним руководителем. Театр «Игра» тогда базировался в подвале, и управляли театром Ольга Алексеевна Стаина и Анна Николаевна Жаркая. На одной из репетиций нам задали выучить стихотворение на военную тематику, потому что приближался праздник. Мы сделали мини-репетицию с присутствием ребят из группы и приглашённых ребят из старшего состава. Там сидела Таня Павлова. Она увидела в первый раз меня, а я её, она была такая, по-моему, в голубом платьице, очень лёгкая, какая-то, не знаю. Со своей великолепной, широкой улыбкой, светящейся, и я, маленькая, худенькая, светленькая, со своим низким голосом, которым я говорила:

«Необожжённые сороковыми». Это одно из ярчайших воспоминаний ранних лет в театре. Первую репетицию точно не помню.

Тим: А спектакль?

Юля: Смотря что считать спектаклем. Когда новая группа создаётся, с ней делают сначала пробные истории, варианты, выходы на сцену. И мы вот, делали какие-то гостинные. Было мероприятие в Екатеринбурге, связанное с Бажовым, и мы делали спектакль по его сказкам. По-моему, я была Синюшкой. Помню, как мы мастерили костюмы, но сами выступления не были яркими, хотя тогда у нас даже какая-то афиша была. Синюшкин колодец. Где-то в архивах даже есть фотографии, где мы все вместе.

Первый прям спектакль, а не выступление, который я помню, – это новогодний, в школе.

«Гринч похититель рождества». Я была Мартой Мэй, которая была влюблена в Гринча. И у меня там было буквально пару слов, но самое ответственное происходило в финале, когда я должна была отдать кольцо с гигантским брильянтом мэру и сказать о том, что я люблю Гринча, и как бы на этом закручивался финал и вся развязка. Я помню, что стою на краю сцены, у меня трясутся руки, внизу полтора метра, и в какой-то момент, у меня выпадывает коробка с кольцом. Я стояла в таком положении, тупила, но подорвалась, и внезапно оказалась ниже всех, но всё равно с кольцом в руках. Это был экстрим! Но между прочим, после этой роли меня заметили, в плане, что я способная. И могу например, поймать кольцо на лету.

Тим: Есть ли у тебя самый запоминающийся спектакль в хорошем и плохом смысле?

Юля: Сложный вопрос, потому что спектаклей было огромное количество. И у нас, в Екатеринбурге, и по городам, где мы ездили. Ммм… Один из таких, ярких, хороших спектаклей, это был «Дикий», по «Гадкому утёнку», на моём первом фестивале в Красноярске. Это был первый выезд с Таней как уже с руководителем театра, и эта поездка для нас была прямо вау-вау. Мы спали в мешках, в каком-то помещении, которое нам предоставили, но мы были абсолютно счастливы. В «Диком» я играла главную роль, и на мне была определённая ответственность в спектакле. Я считаю, что все актёры важны одинаково, но тем не менее, если я не почувствую в определённый момент спектакля то, что должен чувствовать мой герой, то, наверняка, это скажется на общем впечатлении. Я чувствовала эту ответственность, у нас было очень мало времени, мы репетировали в ночь перед спектаклем. Я поспала час только, от волнения не могла уснуть. В спектакле задействованы строительные леса, и там мы впервые играли на лесах, которые абсолютно не соответствовали нашим.

Тим: Леса от площадки?

Юля: Да, это были леса от площадки. Обычно нам выдавали плюс-минус похожие, а эти были в два раза уже, и они были хлипкие. Когда я на них вставала, они примерно, ну, на сантиметров тридцать отъезжали в сторону, очень сильно шатались. А мы на них забирались и упирались головой в осветительные приборы. Нам нужно наклоняться на них, танцевать. Возможно, это, конечно, помогло прийти в нужные эмоции. Мы тогда выиграли, взяли гран-при на этом фестивале, это было безумно сложно, но… Это были такие первые ощущения, что возможно всё. Хоть это и был какой-то маленький выигрыш.

Имеется в виду, просто диплом. Мне кажется, эта награда вселила какую-то уверенность и ещё большее желание заниматься театром. Благодаря этому фестивалю мы потом дальше двигались и развивались, и до сих пор существуем в театре уже столько лет. Это классное воспоминание.

А негативное… Это спектакль, который мы играли в Германии, в рамках гастролей. Такое было впервые, мы поехали в Европу. Накануне перед спектаклем мы выпивали вино и находились в такой эйфории – у нас новое место, новые люди, новые пространства, магазины, всё вообще другое, и мы играем спектакли. В Германию мы полетели заплатив небольшое количество денег, и я на таком подъёме находилась. От такого перевозбуждения, вообще не хотелось есть, я за тот день съела только один, но гигантский 250-граммовый кусок сыра с плесенью. До этого ела его ну, наверное, пару раз в своей жизни, по маленькому кусочку. Но мы были в Германии. У нас было немецкое вино. Как впоследствии оказалось, у меня аллергия на сыр с плесенью. На следующий день я очень плохо себя чувствовала, не могла себя поднять, меня тошнило, мне никуда не хотелось ехать. Я понимала, что надо, но это было настолько сильное плохое чувство, что у меня хватало сил только лежать. Нам нужно было собрать все вещи, сесть на поезд, переехать в другой город, там выгрузиться, смонтировать и отыграть спектакль, собрать вещи, поехать обратно. Это мне казалось просто невозможным. В середине дороги мне стало плохо, одна из коллег провожала меня до туалета. Пока мы ехали в поезде, я молилась всем богам, чтобы меня не стошнило. Мы приехали на площадку, ребята монтировались, я чувствовала, что вне зависимости от того, из-за чего это произошло – алкоголь, отравление, – я подвожу свой коллектив. А я очень ответственна. Для меня это было самым худшим из всех возможных ситуаций, которые происходили. В спектакле, который мы показывали, я играла не одну роль, и меня было очень сложно заменить в моменте, и некогда было этим заниматься, а я вышла из строя. Я не нашла выхода лучше, чем просто промыть десять раз свой желудок. Я вливала в себя полтора литра воды. Ровно перед показом, когда зрители зашли в зал, я находилась за кулисами, и начала чувствовать, что меня отпустило. Я вышла на сцену, отыграла все свои роли. Никто мне не сказал ни слова, наоборот, все как-то шутили, подтрунивали, старались как-то поддержать или отшутиться. Но я недовольна собой из-за этой ситуации.

Тим: Ты взаимодействовала с профессиональными актерами на областном семинаре театральной молодежи, в доме актёра.

Юля: Угу.

Тим: Ты туда ездила не одна, а с актёрами из театра «Игра». Ты почувствовала какую-то разницу?

Юля: Я была на фестивале дважды в качестве участника. И дважды у меня была возможность повзаимодействовать с актёрами, у которых есть профессиональное образование в области театра с разных городов. Возможно, с точки зрения работы на сцене в моменте, с точки зрения подкрепленности в каких-то знаниях, есть, конечно. Актёры с дипломами прочитали огромное количество литературы, и когда в пример произведение ставили, все знали его. Не то, чтобы были с ним знакомы, они его не знали прямо от и до. Это были произведения абсолютно разные: от древности, типа мифы, до классики.

Помогает ли это им на сцене? Не знаю, не уверена, что это так.

Тим: Если мы чуть отдалимся и сравним молодежный театр «ИГРА», и ТЮЗ, Драмтеатр. Как думаешь, в чём разница?

Юля: Мне кажется, что у нас абсолютно разные подходы глубинно. Насколько мне известно, может быть, это не правда, но у профессиональных театров есть какой-то определенный план. Они должны выпустить нужное количество спектаклей в год. Это, наверное, самое главное отличие нашего театра от профессиональных, в том, что мы абсолютно не ограничены ничем. У нас нет обязательств. Это безусловно работает. Мы можем все вместе выбрать то, что нам интересно поставить. У нас нет сроков, мы можем как устроить себе лабораторию и поставить спектакль за три дня, или год и два ставить один и тот же спектакль, потому что у нас не хватает вдохновения, времени, ещё чего-то. Мне кажется, это большой плюс.

Тим: Есть ли минус у этого? В случае непрофессиональных театров, как думаешь, что, эта свобода даёт, что отбирает?

Юля: Когда есть определенный дедлайн, конечно, мы тоже можем поставить спектакль, но мы понимаем, что способны его нарушить и сдвинуть. Сроки по количеству спектаклей придумали не просто так. Когда у тебя есть конкретная точка, она тебя мотивирует делать, делать, делать, делать. Но творчество – оно не про сроки, поэтому, когда у тебя случается творческий ступор, тебе очень сложно из себя что-то выдавить. Это двойная история, но я думаю, что конкретно количественный пример показа спектаклей позволяет собирать кассы профессиональным театрам, что, конечно, круто. Они получают зарплату благодаря этому, в отличие от нас. Мы получаем зарплату только в том случае, если играем спектакль на определённой площадке, на определённых условиях. Должно сложиться много факторов, чтобы мы получили свою тысячу рублей.

Тим: Мечтала о получении профессионального актерского образования?

Юля: Мечтала. В девятом классе я хотела уйти из школы, чтобы пойти в театральный колледж. Меня убедили родители, чтобы я доучилась до одиннадцатого и потом пошла, куда хочу. Я выпустилась и не пошла в театральный институт. В моей жизни и так было много театра. Сейчас я нисколько не жалею о том, что я не получила профессионального театрального образования. Мне интересно уже получить образование именно режиссёрского направления. Во мне до сих пор борются эти два чувства, что мне больше нравится: ставить спектакль или играть на сцене. Но то, что я сейчас ставлю с детьми – это вау.

Тим: Вытекающий вопрос: были ли у тебя какие-то кринж-моменты, связанные с элитарными людьми, которые вздыхают «Ах да, вы же непрофессионалы». Как ты на это реагировала раньше, как сейчас? Есть ли за этими диалогами какая-то история?

Юля: У меня не бывало такого, чтобы я пересекалась с этим лично. А когда не напрямую – я не воспринимаю эту информацию. Мне всегда казалось, что мы гениальны. Я не знаю, что это за самовлюбленность в свой коллектив, но наверное, это сильная вера в то, что мы делаем. Я никогда не думала, что мы хуже или лучше кого-то. Мы просто сами по себе, нам классно, и в этом суть. Я сталкиваюсь с таким, что когда у меня спрашивают люди, которые не знают моей деятельности, чем я занимаюсь, то я говорю, что играю в театре.

Они спрашивают, в каком, я говорю: театр «Игра». И я никогда не упоминаю, что это непрофессиональный театр. Когда ты говоришь «в любительском театре» или «непрофессиональном», люди сразу представляют, что ты на сцене выходишь в огромном костюме самовара, рядом с тобой идет человек в костюме ведра, и вы вместе какой-то кринж-танец танцуете. Либо, знаешь, картинка агитбригады возникает в голове. Что-то, что было в школе у всех. Я никогда не говорю, что играю в любительском театре, для того чтобы люди сначала пришли, посмотрели наш спектакль и только потом поняли, что у нас нет образования, но мы делаем хорошие спектакли, хахаха.

Тим: Думала ли ты над той вселенной, где ты в итоге поступила, и сейчас в МХАТе играешь спектакли?

Юля: Мне очень хочется признания. Говорят, что у каждого творческого человека есть амбиции в жизни. В одной из таких фантазий, конечно, было то, что я играю на сцене, как какая-нибудь там…

Тим: Прима?

Юля: Да. Я хотела назвать конкретное имя, но потом подумала, что не буду, вдруг… Не важно. Я бы хотела быть ведущей актрисой в знаменитом театре. Это было бы классно, но я понимаю, что эта фантазия не от того, что я хочу так сильно играть в театре, а это как раз-таки от необходимости этого признания. Я перенаправила эту энергию в работу, в свою, которая есть сейчас, которая не так связана с творчеством. Я решила, что я получу признание на работе в свадебном агентстве, а театр оставлю для того, для чего я изначально туда пришла – для творчества и кайфа. Убрала, в общем, эту историю с каким- то соперничеством, которое раньше, кстати, проявлялось в нашем театре.

Тим: Твоя цитата: «Все свободное время и несвободное уделяю театру – это вся моя жизнь. Когда я в театре, я дома». Ты написала этот текст на сайте acmodasi в 2016 году. Подскажи, сейчас так же?

Юля: Что… Что это за сайт?

Тим: Сейчас, могу продемонстрировать, одну секунду. Вот. Насколько я понимаю, это твое. Тут о тебе информация, какие-то фотографии.

Юля: Б О Ж Е М О Й. Господи. Если я когда-нибудь стану популярной личностью, мне нужен будет специальный человек, который удалит всё, что я публиковала в пубертатном возрасте, потому что это кринж моей жизни. А можно повторить мою цитату, пожалуйста?

Тим: Конечно. Цитата: «Все свободное время и несвободное уделяю театру – это вся моя жизнь. Когда я в театре, я дома». Сейчас так же?

Юля: Сейчас изменился момент того, что время распределяется по-другому. Когда я писала эту фразу, я была на попечении своих родителей. Сейчас, конечно, есть такие моменты, когда я выбираю работу, но театр до сих пор для меня – это дом, это что-то родное, это место, где я могу быть собой, меня там поддержат вне зависимости от того, поступлю я хорошо или убью человека. С 2016 прошло семь лет, и эта фраза до сих пор для меня актуальна. Я знала, что писала в шестнадцатом году.

Тим: Одна из специфик непрофессионального театра – это отсутствие какой-то четкой и структурированной подготовки к спектаклю. Таня Павлова – художественный руководитель театра «ИГРА», часто упоминает фразу: «Самое главное — кайфануть». Никто в «Игре» не начинает утро с речевой разминки, как, например, это делают профессиональные актеры. При этом, перед спектаклями ты где-то уединяешься и настраиваешься на спектакль, артикулируешь или повторяешь текст. Почему?

Юля: Тут история про какую-то ответственность, про которую я раньше говорила. Она до сих пор со мной. Я в целом человек ответственный. Коллективом мы настраиваемся на творчество, но иногда это ощущается как купить себе классный велосипед и не проверить его запчасти – смазаны они или нет. Себя именно с физической точки зрения мне важно подготовить. Когда я выхожу на сцену, я не думаю о том, говорю ли я четко, понятно ли я формулирую мысль. Мне важно, чтобы мой мотор был заранее смазан и был готов ко всему, чтобы, когда я вышла, я только отдавалась творчеству.

Тим: Сейчас ты работаешь над спектаклем «Третья месть Робера Путифара». Недавно с тобой вышел материал в социальных сетях театра, в котором ты поделилась, что ставишь спектакль вместе с детьми, опираешься на них, вдохновляешься ими. Мне интересно, в контексте спектакля, как это проявляется?

Юля: Мы с детьми занимаемся пять лет. Мы перепробовали разные методы. У меня нет образования, я с ними занимаюсь по наитию и по своему опыту. Прошлый год для меня был показательный, я поняла, они уже выросли, им уже не шесть лет, а восемь. Они дошли до такого уровня опыта, что теперь им скучно, когда говоришь как делать, и что делать. У ребят нет никакого развития, а все-таки театр должен развивать. Параллельно, я столкнулась с желанием поставить свой спектакль. Не поднять из архивов старый, Тани Павловой, а поставить именно свой. Мне не хватает какого-то опыта и скиллов, на этом фоне я решила провести эксперимент, который неизвестно, к чему приведёт. Я решила сделать совместную работу. Безусловно, я больше придумываю, чем ребята, предлагаю какие-то идеи, но тут прелесть в их детском уме, он ничем не ограничен. Фантазия работает вообще безгранично. Они не думают, сколько денег потратить, как реализовать, поэтому иногда рождаются какие-то гениальные решения. Мы в этом году действительно делаем спектакль совместно, я полностью называю это совместной работой вместе с ними. Самое главное, наверное, что в этом году я как раз-таки чувствую больше именно их вовлеченность. Дети понимают, что они не просто куклы, которыми управляют, а что они важны, их мнение важно, их услышат, даже если это будет максимально бредовая мысль.

Повышается уровень внимания, концентрации на репетиции, и у нас интересная работа

получается. Раньше, когда я смотрела на постановки, которые мы делали самостоятельно, такого, более отчётного и концертного плана, мне всегда было немножко стыдно. Сейчас я вижу, что у нас получается на репетициях, и я думаю «вау». Мне хочется это показать и хочется услышать обратную связь. Мне волнительно, но это волнение исходит из любопытства показать и отвезти спектакль на фестиваль, на какой-нибудь детский, творческий. Чтобы услышать мнение жюри, в котором будут сидеть люди, значимые для меня. Дима Крестьянкин и Оксана Кушляева, например.

Тим: В театральных медиа поднимается вопрос о том, что непрофессиональный театр перестает быть где-то там на задворках, вот этого, храма Мельпомены. Всё чаще непрофессиональные актеры, коллективы, имеют достаточно опыта и харизмы, чтобы встать на один уровень с профессионалами. Нет такого, что есть профессиональный театр, а непрофессиональный где-то там, внизу? Сейчас это все будто бы превращается в две равнозначимых истории, просто в глубине про разное.

Юля: Мне кажется, что сейчас ещё нет полного равенства между этими двумя видами театров. Чувствуется, что этот процесс запустился, он начал двигаться на выравнивание. Есть, например, люди, которые по классике, которые любят приходить в Большой театр и наряжаться. И это же ок. Процесс запущен, и мне кажется, от части благодаря новым формам театра, которые рождаются сейчас. Очень популярен стал формат сторителлинга в спектаклях. Он цепляет людей, потому что они приходят на спектакль не просто как на какую-то форму творчества, которую они посмотрят и узнают произведение, узнают о каких-то персонажах, что-то новое, увидят эту картинку. Благодаря сторителлингу они понимают, что творчество равно, так как они, в этих спектаклях видят полностью себя, понимают, что это про них не когда-то там, а здесь и сейчас, в конкретной точке, и это повышает уровень желаемости. Люди хотят снова и снова пойти на спектакль любительского театра, потому что видят в нём себя, а мы всё-таки по жизни эгоисты и любим, когда всё происходит про нас самих. Люди начинают изучать разные любительские театры. Я бы хотела оказаться в том году, когда любительские театры захватят мир, когда они станут больше известны, и люди будут с таким же восторгом говорить: «А вы знаете, я был в театре таком-то, там, на таком спектакле», наравне с тем, как они описывают, как они ходят в Большой — это было бы клёво, и как будто бы есть все шансы к этому прийти в нынешнем векторе.

Тим: Как ты видишь будущее культуры в России?

Юля: Мне кажется, что я в предыдущем вопросе будто ответила. Почему-то есть какой-то, я не знаю, лоск на этом всём — я собрался в театр или я иду, например, в галерею куда-то, и вот я делаю что-то такое, элитарное. Сейчас ты идёшь на спектакль или посмотреть какую-то выставку, как раз-таки не художников, которые умерли кучу времени назад, а тех, которые здесь и сейчас находятся. Люди чувствуют объединение. Зритель рад находиться в моменте, где создается творчество. Он чувствует, что я — равно творчество, и поэтому мне кажется, рождается что-то очень новое и классное, которое потом, впоследствии, когда мы уже умрем, будет дальше продолжать и развиваться новым вектором в культуре.

Тим: Спасибо большое, Юль.

Юля: Тебе спасибо.