Выписываю и шепчу про себя:

Крупитчатая — состоящая из множества крупиц
Октаэдр — многогранник с восемью гранями
Сноповтор — выдуманное повтор сна
Волглый — влажный мокрый отсыревший
Агональные — состояние агонии
Превентивный — предупреждающий
Смальта — цветное непрозрачное стекло
Ягдтерьеры —  порода универсальных охотничьих собак
Розацеа — красноватая сыпь на лице реже теле

Слова сыпятся снегом в подол головы, охватывают и мнут внутренности. Я их пробую, разгрызаю леденцами. Думаю, какая окажется начинка, кислая, сладкая… Слова сыпятся снегом твердеющим, превращающимся в лед ажурный, звенящий, хладный. Позже лед окажется кочкой примерзшей к земле тихой. И я споткнусь и разобью коленки. Совсем не жаль тела.

Мое падение известно заранее, удар тоже, как только я раскрываю текст. Наталья Явлюхина плетет паутину-сеть блестящим длинным острием. Я любуюсь ее сложносочиненным словарем, каталогом образов. Пусть в «Ионитах» нет прямых отсылок к творчеству Шершеневича, имажинистов, каждое предложение — извилистая лестница и конец ее невидим. Часто боль от падения так сильна, что я не в силах растянуть смысл написанного на страницу, все концентрируется в одном коротком словосочетании. Я верчу его в руках с разных сторон, считаю количество граней. Детство. Терминологичность/подобие научного языка. Сон. Туманность смерти. Внезапно проносятся, притворяющиеся простыми точные озарения, схожие с истиной преподнесенной ребенку.

«Войти в себя как в дом мертвеца и разделить хлам на две категории: то, что никогда не пригодится, и то, что никогда не пригодится, но выбросить жалко».

Они создают паузы. Паузы идут к тишине, отсутствию речи. Там где корни, всегда немота.  Дую на открытую рану. Напоминает о себе смерть призраком, мелькает сквозь мертвых учителей, внезапном происшествием с одноклассником. Нужно позвать гулять. Скоро он пропустит все то, что было во дворе. А ведь там центр. Разрывается лаем пространство собаки. Хочется да не можется проснуться. Страшным приходит святое в черном апостольнике.

Язык распадается от аскетичного Беккета, до извилистого Белого. Явлюхина одновременно вместе с ними и немного в стороне, борется с предложениями, создавая разлагающуюся реальность с не выраженным нарративом и прозрачными героями, она все чаще переводит взгляд в неудобное положение. Если воспринимать текст, как музыку, она будет лишена привычной уху мелодичности.  Заставляет тело не только кровоточить, но каменеть. Возникает нечто похожее на кататонию. Ступор. Рука обхватывает невидимого партнера, зависает в танце недвижимом. Нога искажается и плывет.

«Иониты» сквозь машину Голдберга раскручиваются. Сложное внутреннее устройство текста служит простым смыслам. Правда конструкция не зиждется на ироническом, уводит в тихое, еле заметное. События неважности разрастаются на станциях-ветках. Бросок от света во тьму и обратно.

«Сверкающая усталость» слегла, противоречит прозе. Здесь гораздо больше легкости, непринужденности, тех самых «детских» истин-наставлений. Они запертые в крохотных продавщиц, вопросе — «а когда домой?», кирпичиках лего, перемигиваются. Слово не уничтожает своего соседа внутри предложения, оно легко ведет его за руку, периодически опираясь на рифму. Строки пролетают на выдохе. Сильно ностальгическое под себя подламывающее. Отсылки к конкретным территориям, картам пестрят. Дома выворачиваются кожей наружу, приоткрывая второе дно. Не-места или же пространства без связей с культурой, историей, полые внутри уничтожаются, как мысль, явление. Все привязывается к чему бы то ни было тонкой красной веревочкой. Сверху накладывается дымный фильтр, окрашивающий в серое время.

«не умея еще неизбежного избегать
а только ерошить волосы и снимать
с себя ловкие руки тех кто давно умеют
смотрят и думают так: «интересно знать,
когда это сердце тоже окаменеет?»

Смерть вездесущая молится в уголках шепотом. За ней понижаю интонацию во имя усталости. Пора возвращаться домой. Навсегда запечатать тяжесть мизинца тонкого. Возраст — крайность, или слишком юный, или слишком зрелый со строчек накидывается. Невозможность промежуточного убаюкает, покусает. Нельзя ложиться на бочок, там чужое плечо качается. Концентрация на «черный», нужно выйти на Теплом стане. Мне дарят книгу в метро.