***
глаза плачут а руки делают
собирают вещи перевозят на новый адрес
ноги ходят по магазинам
голова сравнивает цены на товары первой
необходимости
паспорт доказывает что мне уже можно
печень душа сердце думают лучше не надо
вещи в шкафу магнитики на холодильнике
где во всем этом я

ㅤ

***
1.

на долгие разговоры
не хватает дыхания

тупо смотреть в стену
нет осмысленных глаз

2.

что я буду делать с этой жизнью
на меня упавшей за бесплатно
самой горькой в мире шоколадкой
самым сладким ласковым котенком

я люблю рассеянно в потемках
собирать кусочки обещаний
дотянуть до заработной платы
сто рублей на что-нибудь ТАКОЕ!

я люблю смотреть как мы гуляем
ходим-бродим по каким-то книжным
в целом быть героем можно книжным
а обычным нет не получилось

ㅤ

***
я бы хотела жить с вами
в маленьком фильме эрика ромера
или клода лелуша

где не страшно раздеться
художественно закинуть ноги
на плечи красивого умного человека

это может быть простая
сорокапятиминутная зарисовка

станция метро приморская
добрый вечер
чей-нибудь удивительный плащик

вокруг лениво торгуют
клубникой
сигаретами
и одеялами

это все
что нужно маленькому ромеровскому человеку
компактному человеку клода лелуша

и потом мы с вами пойдем в (непременно частную) картинную галерею
и потом интимно пошепчемся
в очереди за булками вольчека

и пока это все

никакого
жертвоприношения и закаления стали

очень скучная мелкая радость
моя бесконечная радость

ㅤ

***
а ты куда а я туда

я за тобой смешным хвостом
тупым растерянным хвостом
в прямоходящий умный век

и мы с тобой идем идем

я не умею дать совет
что лучше отрывать меня
или оставить на потом

и мы с тобой идем идем

и ничего в хвостах такого
и ничего в хвостах плохого
на них однажды будет мода
а я весьма красивый хвост

и мы с тобой идем идем

ㅤ

***
1.
хочу тебя сфотографировать
в золотом свете
в той тишине
где никому ничего не нужно
я могу сказать
что мне ничего не нужно
но лгут по легенде критяне
а нижегородцы
хотят фотографировать
в утреннем золотом свете
тех кто им нужен
кого страшно обнять
страшно ранить
как ляпнешь совсем неуместный какой амфибрахий
и что потом?

2.
ехать в студию на автобусе
и спотыкаться
от мысли
нежность бесценна
проезд дорожает
передайте пожалуйста
я начинаю бояться
но мне нравится этот страх
и нравишься ты

3.
мысль о нелепости
поражает картезианской строгостью
строгость конечно же
видится крайне нелепой
когда от каждого разговора
хочется делать стойку на голове
хвастаться друзьям и подругам
болтать о своей любви

ㅤ

***
интересно
как дела у фотографий со мной

оставшихся у тех
кто сейчас не со мной

сколько раз меня разрывали на части
сколько раз поджигали на зажигалке
сколько раз отправляли в мусорное ведро

я и кто

я отложу тебя в дальний ящик
а тебя до сих пор ношу и в паспорте и в кошельке
а тебя от всей души ненавижу
за то что у нас не найдется ни одной фотографии вместе

ностальгия дарует милосердие своим детям
умение смотреть друг на друга с почтительного расстояния

и все же я надеюсь
что и вы задаетесь такими же вопросами

куда после удаления исчезают картинки на телефоне
почему мы одни во вселенной

ㅤ

***
ничего кроме
беспомощной нежности

ㅤ

***
радостно носить
не снимая
именно это родимое пятно

на доставшейся именно мне левой ноге

быть ребенком
этой семьи

терпеливого
тысячелетнего молчания

иногда я думаю
а вот в 1453 году
какой-то древний трофимов смотрел в облака

что он там видел

такую же темноту
как сейчас?

а вот в 2453 году
какой-то цифровой трофимов
заглянет в электрические облака

найдет там мои фотографии
анимешного периода
посмеется над красными волосами

и я буду любить этого цифрового трофимова
так же сильно как я люблю какого-то древнего трофимова
так же сильно как они любят меня
под такими же темными облаками 

ㅤ

Послесловие Ольги Балла

Те шесть лет, на протяжении которых я знаю стихи Елизаветы Трофимовой и слежу за её развитием, — были, вижу, временем стремительного созревания её поэзии и личности.

За годы, прошедшие с момента выхода её первой книги, Лиза очень изменилась: такой тип изменений хочется назвать ростом вглубь. Этому сопутствует и изменение интонаций: интонационный рельеф теперь — едва ли не сглаженный. Кажется, будто ушла (видимая глазу) кипящая сложность: внешне тексты как бы совсем простые, будничные, даже беззащитные в своей простоте и будничности; речь почти разговорная — а иногда даже неуклюжевато-детская, нарочито-бедная («и ничего в хвостах такого / и ничего в хвостах плохого / на них однажды будет мода / а я весьма красивый хвост»): чтобы тем беззащитнее. Почти (или не почти?) прямые высказывания. Слова прозрачны — чтобы не заслонять смыслы — и совсем тихие. Там, где другой (другая) кричал(а) бы — Трофимова шепчет, едва размыкая губы.

Тем выше внутреннее напряжение.

Многообразные культурные реминисценции, которыми были переполнены её ранние стихи, в своей основной массе ушли глубоко в подтекст, приняли теперь облик сдержанных намёков. На поверхность вышли свободные от красот чистые, ясные структуры существования.

Чтобы быть настолько беззащитной («ничего кроме / беспомощной нежности»), надо быть очень-очень сильной.

Ну да, ничего, как же. Есть ещё бритвенно-острый, металлически-холодный ум, который всё это видит — как будто с дистанции, извне («где во всём этом я»).

Трофимова — жёсткий аналитик в облике тонкого и горького, сдержанного и нежного лирика. Точнее, она совмещает в себе оба этих облика, влияющих друг на друга, составляющих в конечном счёте одно целое.

ㅤ
обложка: маша гусарова